В зрелом возрасте сам Фрейд не раз отмечал, что это ощущение собственной принадлежности к меньшинству придало ему смелости, необходимой для отражения антисемитских выпадов (обычно не сильных, но достаточно частых в странах Центральной Европы того времени), и приучило смотреть на многие вещи с позиции нонконформизма.

Эта смелость и неординарность мышления еще со времен юности проявлялись в неустанном трудолюбии и неусыпной жажде знаний — в лицее он был всегда первым по большинству предметов. Именно эта обретенная в детстве решимость противостоять окружающему миру и добиваться своего наперекор обстоятельствам и способствовала его неизбывной одержимости ученого. И поскольку это было необходимо для успеха в обществе того времени, он впитал добрую классическую культуру (позднее об этом будут свидетельствовать ссылки в его работах на классическую литературу и греко-римскую мифологию).

Конечно же, это способствовало некоему раздвоению личности, которое отразилось и в его научной деятельности, в «пути по пустыне», по которому он шел в первые годы нового века. Порой возникает впечатление, что сопротивление нарождающемуся психоанализу питалось ростками подспудного антисемитизма. Редкие сетования Фрейда имели под собой почву. И когда на исходе жизни ученого нацисты сожгли его книги, осудили психоанализ как науку и запретили его практику, то произошло это именно потому, что считали его «еврейской наукой».